Я помню первое утро в этом месте, утро, когда все стало на свои места.
Девушки наконец вытащили меня из кровати и настояли на том, что приготовят мне завтрак. Девушку-в-татуировках звали Санаей. Девушку-на-которой-я-женюсь звали Анной. Вместе мы вышли из комнаты и поднялись по лестнице в просторное помещение вроде ресторана.
— Добро пожаловать в “Хастинапур”! — сказала мне Анна, когда я плюхнулся на стул и уронил на стол голову, все еще мучаясь похмельем.
— Тебе надо поесть, — заявила Саная и направилась на кухню. Анна пошла с ней. По дороге они переговаривались шепотом и возможно хихикали.
По всей видимости мы находились где-то вроде гестхауза, из тех, где люди живут годами. Дом был достаточно старый, но ухоженный. На алтаре главное место занимала фигурка Ганеши, а над ним на стене был прилеплен плакат с тем же Ганешей, парящим над лесом на чем-то вроде летающего блюдца и надписью «I want to believe». Рядом, как обычно в таких местах, стояли полки с книгами и я отправился туда, чтобы узнать, что за народ здесь живет.
У них был обычный ведический набор и целая полка классической фантастики: Шекли, Азимов, Желязны, Толкин. Далее шли более интересные вещи: нейробуддисты Шалиграм и Йейтс, романисты Боббинс, Елисей и Алексей, Далай-лама XIV, футурист МакРой. Многие книги я узнал по одному виду корешков. “Неадекватное равновесие” Элиезерского. “72 буквы” Тэда Ляна, “Рациональность от Агни до Ямы”, “Бхишма и пустота”. И… Серьезно? Собрание сочинений Моше Юдского?
Я осматривал полки с завистью. У меня не было и половины этих книг. Затем я нехотя повернулся к другому источнику информации в комнате.
— Привет, — сказал я парню за столом в дальнем конце комнаты. Он был высоким и по всей видимости часто ходил в спортзал. — Я Петр. Петр Шуньята. Приятно познакомиться.
— Мартин, — ответил он , едва оторвав взгляд от книги. — Добро пожаловать в “Хастинапур”.
— Да, я уже это слышал, — сказал я. — У вас здесь какая-то община?
— Можно и так сказать, — ответил парень.
— Мартин у нас человек сильный, но немногословный, — уточнила Анна, вернувшись из кухни с чайником и чашками. Она налила мне чаю, — и поэтому они с Санаей так хорошо ладят. Он всегда молчит, а ее никогда не заткнешь. И да, у нас община. Саная предпочитает слово “коммуна”, но она много чего предпочитает.
— Эй, я, между прочим, здесь! Готовлю вам завтрак и все слышу! — раздался голос из кухни.
— Так вы ребята рационалисты или… — начал я.
— Ш-ш-ш! Она тебя услышит! — перебила Анна.
Саная в это время вышла из кухни с подносом булочек с омлетом в руках.
— Рада, что ты спросил! — громко сказала она, и ее тон действительно был радостным. Она схватила с полки “Храм и рынок” Десоузы и протянула мне. — Читал?
Ранние годы после открытия первых Мантр были бурными. Новоявленные волшебники строили новые технологии на немногих известных тогда Мантрах. Многочисленные вариации Лучезарной Мантры создавали фонари всех форм и расцветок. Талантливые изобретатели в тысячах мелких мастерских использовали Кинетическую мантру как источник энергии для всевозможных безделушек. Лучшие тантрики мира собирали Мантры и делали их доступными в ранних компьютерных сетях для всех, у кого было желание экспериментировать.
Затем из этого возникли большие теономические корпорации, которые захватили всю деятельность по прикладной тантре в восьмидесятых. А в девяностых правительство вместе с Комет Кингом создали UNCHANT и окончательно закрутили гайки. И теперь внезапно каждая новая Мантра защищалась авторским правом, а все старые оказались в чьей-то собственности и использовать их без комиссионных владельцу стало нельзя. Все лавочки закрылись, все талантливые тантрики были вынуждены работать на корпорации.
И вот в этой атмосфере Норберт Десоуза написал свой “Храм и рынок”. Это были двести пятьдесят страниц довольно запутанных рассуждений, но в целом его идея была такова: этические ограничения индуизма, из которых в основном выделялись апариграха — нестяжательство и джапа — повторение мантр лучше всего могут быть объяснены именно той ситуацией с Мантрами, что сложилась в последнее время. Таким образом, они являются пророчеством, получившим смысл только спустя тысячелетия после создания Вед. Взятые вместе, эти принципы (Яма и Нияма) составляли схему новой экономики (тот самый Храм из названия книги), в которой создающие мирские блага Мантры были общим достоянием. А современный мир не следует божественному замыслу в пользу неограниченного капитализма (Рынок из названия) и тем самым навлекает на себя ужасные последствия. Десоуза был эдаким Кришной, предупреждающим Кауравов о неотвратимом возмездии за неправедную жизнь.
И несмотря на то, что он, несомненно, был не в своем уме (его попытки связать размеры дворца Пандавов в Индрапрастхе с экономическими показателями напоминают мне такие же попытки Ньютона с Соломоновым Храмом, только более бредовые), он появился с этой книгой в правильном месте и в правильное время. Десоуза был председателем Индийской ассоциации рационалистов, и рационализм, как по этой причине назвали данную идеологию, быстро распространился среди озлобленных бывших тантриков и всякого рода духовных-но-не-религиозных бездельников, которые внезапно оказались не у дел в новой экономике. Из достаточно конкретной теории рационализм вскоре превратился в общий контркультурный тренд и люди, в шестидесятых рассуждавшие о непонятных “вибрациях” теперь рассуждали о скрытом значении Ямы и Ниямы.
— Так вы, ребята, рационалисты? — спросил я.
Я знал, что общины рационалистов существуют. Считалось, что на своих собраниях они поют Мантры, и это отчасти молитва, отчасти акт гражданского неповиновения и отчасти боевая подготовка, поскольку если человек реально знает Тайные Мантры, то как правило с ним шутки плохи.
— Мы — рационалистский центр! — ответила Саная. — Мумбайский. Плюс я выпускаю рацжурнал штата Махараштра, “Rational Times”. Слушай!
Она забралась на табуретку и выдала речь, которую я впоследствии стал называть Спичем с большой буквы. Спич был одной из неизменных составляющих жизни в “Хастинапуре”. Жильцы приходили и уходили, интеллектуальные веяния расцветали пышным цветом, чтобы тут же исчезнуть во вспышке всеобщего конфуза, но Спич оставался. В трезвом состоянии Саная проводила его убедительно, а в нетрезвом — просто блестяще. Бывало, что целый бар, полный народу, обращался в эту ее ветвь радикального теологического анархизма. За годы практики эта речь оформилась в презентацию длиной в две минуты и семь секунд, которую она могла произносить в любой ситуации, включая: в стельку пьяной, на одной ноге, на мотобайке и занимаясь сексом с двумя мужчинами одновременно. В тот месяц, что мы познакомились, она пыталась научиться жонглировать, так что она взяла в руки три мячика и начала:
— Как нам достигнуть освобождения мокши, если оков вокруг становится все больше? Мантры, принадлежащие всем нам по праву, подарок богов, способный завершить Кали-югу и вывести человечество в Золотой век, украдены у нас корпорациями, чтобы продажные миллиардеры покупали себе дома и яхты.
Мантра плодородия ускоряет рост растений, увеличивая урожайность почти наполовину. Но дети в Эфиопии умирают от голода, а эфиопские земледельцы не могут использовать эту Мантру. Почему? Да потому, что патент принадлежит корпорации “Аннапурна” и для ее использования нужно выложить 60 тысяч рупий.
Мантра очищения мгновенно убивает шестнадцать видов болезнетворных бактерий, в том числе устойчивых к самым мощным антибиотикам. Однако три четверти больниц в Индии ее не используют. Почему? Да потому, что не могут себе позволить лицензию от корпорации “Гангарудра”.
Раньше мы говорили себе, что бедность неизбежна и от этого никуда не деться. Что еды, или жилья, или лекарств просто не может хватить на всех. И раньше так действительно было, но теперь это не так. Больше не нужны ограниченные ресурсы, чтобы накормить голодных или вылечить больных. Достаточно пары слов. А международная система правления — корпорации, политики, UNCHANT сплотились для того, чтобы нуждающиеся никогда не могли воспользоваться этими словами.
Восемь больших корпора… тьфу, гханта!
Саная уронила свои мячики. Она спустилась с табуретки, подобрала их, забралась обратно и продолжила.
— Восемь больших теономических корпораций владеют правами на 86% известных Мантр. “Митрасурья”. “Гангарудра”. “Аннапурна”. “Мукхакритхи”. “Сома Сан”. “Джактагади”. “Чахчана”. Ну и крупнейшая из них, “Манго” со ста двадцатью лакх крорами активов. Ее гендиректор владеет шестью лакх крорами, пятью особняками по всей Индии и яхтой с сорока человеками персонала.
Когда Маркс слышал о подобной несправедливости, он требовал захватить орудия труда и средства производства. Но сейчас средства производства — это не фабрики, которые можно захватить толпой народа с вилами. Это Мантры, которые нужно забирать себе в ходе духовной борьбы и распространять по миру до тех пор, пока каждый не поймет, каким фарсом является эта система, от чего она рассыпется сама собой. И как писал Рабиндранат Тагор —
Мой дух в борьбе несокрушим,
Незримый меч всегда со мной.
Мы возведем Ерусалим
В зеленой Индии родной.
И теономические корпорации не остановятся ни перед чем, чтобы сокрушить нас. Их тамасы — это…
— Я знаю, что такое тамасы, — перебил я. — Меня исключили из МТИ за публикацию метода взлома тамасов.
Саная уронила мячики и рухнула со стула. — Имя! — закричала она, — То-то я смотрю лицо знакомое! Я же для тебя организовывала акцию протеста!
Два года назад я был именно там, где хотел быть — на последнем курсе Мумбайского технологического института, изучал прикладную тантру, причем на стипендии. Мы как раз прошли курс по тамасам и я экспериментировал в свое удовольствие. Тамас в теоретической тантре — это гуна, или качество материального мира, грубо говоря связанное с невежеством. В прикладной же тантре тамасы в множественном числе представляют собой криптографические алгоритмы для преобразования текстов Мантр таким образом, чтобы их можно было использовать, но при этом не открывать слушателям исходный текст. Представьте себе, что вы нашли Мантру, которая лечит рак, и вы хотите с одной стороны брать за это деньги, но с другой стороны не хотите, чтобы пациенты, услышав Мантру, могли открыть свой целительский бизнес. Тогда вместо того, чтобы произносить вслух саму Мантру, вы сначала применяете к ней шифр. Например, вместо каждого “ом” говорите “хум”, а вместо “сваха” — “намаха”. При этом в голове у вас содержится привязанный к этому шифру оригинал Мантры. Такое произнесение будет иметь точно такой же эффект, а неблагодарный пациент уйдет от вас с бесполезным набором слов.
Но проблема в том, что Мантры подчиняются определенным нумерологическим законам. Самые известные — это ранжировки Махараджи, но их известно еще не менее десятка. Поэтому если известен тамасный текст, то по нему обычно можно если не открыть исходную Мантру, то хотя бы сузить пространство возможных вариантов и далее проверить их все вручную, если так можно выразиться. И так начинается борьба между правообладателями, пытающимися изобрести все лучший тамас, и всеми остальными, пытающимися найти все лучшие методы взлома. В общем, я примкнул к этим остальным и придумал остроумный способ подбора ключа к “Наркасуре” — сложному шифру корпорации “Гангарудра” примерно в сто раз быстрее, чем это делали известные способы. Мой научрук посоветовал мне не публиковать этот метод, я его не послушал. Внезапно оказалось, что огромные корпорации зла не любят, когда их многомиллиардная собственность превращается в тыкву. И хотя я не делал ничего противозаконного, они надавили на руководство МТИ, чтобы меня исключили, что те и сделали, через несколько месяцев там появилась новая кафедра прикладной тантры, спонсируемая “Гангарудрой”, а я без гроша в кармане переехал жить к матери. Ну, я не особо жалел о том, что сделал.
— Ага, — вяло отозвался я, — типа спасибо.
— Ты! — сказала Саная, — Ты должен быть с нами! Ты боец за свободу! Мученик! Как Махатма Ганди! Ты реально сражался с системой!
— И система победила. Анна тебе не рассказывала где меня нашла? В обменнике “За ваши деньги” у вокзала.
Саная меня не слушала, — Ты герой в битве с тиранией! И тантрик к тому же. Нам нужны тантрики. Сейчас собрания проводит Анна, но она так, любитель. А ты профессионал. Ты просто обязан быть с нами. Мартин съезжает через пару недель, его комната освободится.
Я закатил глаза на слове “герой”, затем на “битве с тиранией”, потом еще когда меня назвали в чем-то профессионалом, в общем, со стороны это выглядело как будто у меня какая-то странная проблема с глазами. На словах “комната освободится” я прекратил.
— И сколько в месяц? — спросил я.
— Хохо! Я вижу внезапный интерес! — Саная начала неловко переглядываться с Анной и пыталась переглядываться с Мартином, но безуспешно, поскольку тот не обращал на нее внимания и продолжал читать свою книгу.
— Восемь тысяч, — сказала она.
Я молча смотрел на нее какое-то время, — В чем засада? — спросил я. Это был южный район города, любая лачуга лучше трущоб начиналась тысяч с тридцати.
— Эм… — сказала Анна, а Саная закончила за нее: — У Анны очень богатые родители, которые по доброте душевной, хоть и сами того не зная, согласились всех нас спонсировать.
— Сами того не зная? — спросил я.
— Я учусь на последнем курсе в МТИ, — уточнила Анна. — И сказала, что мне нужны деньги на комнату и прочие расходы.
— Это сколько? — спросил я.
— Так, пару… лакхов.
— И они тебе поверили?
— Ну, это южный район, как-никак.
И она была права. Красивая, умная, и ко всему еще и богата, невольно заметил я.