I.
Человек на моем крыльце был одет в золотистый балахон и держал в руках папку-планшет. “Не интересует,” — сказал я, приготовившись захлопнуть дверь у него под носом.
“Пожалуйста,” — сказал послушник. И не успел я сказать “нет”, как он всучил мне в руки пачку стодолларовых банкнот. “Возможно, это могло бы компенсировать минутку вашего времени.”
И ведь могло, хотя бы потому что я был слишком ошарашен, чтобы что-нибудь сделать. У них никак не могло быть столько денег, чтобы предлагать такую сумму каждому.
“А нет никакого каждого,” — сказал послушник, когда я выразил свое изумление. “Вы последний. Последний непросветленный в мире.”
И в его словах вроде как был смысл. Двадцать лет назад группа хиппи/яппи/технарей-исследователей из Сан-Франциско упростили древние техники до минимальнейшей сути, после чего жесточайшим способом оптимизировали их. Это сочетание веществ, медитации и экстатического танца могло забросить тебя в просветление за один ретрит на выходных со стопроцентным успехом. Их секта/движение/стартап — орден Золотого лотоса — распространилось как лесной пожар в Калифорнии (где лесные пожары распространяются даже быстрее обычного), а затем и во всем мире. Вскоре инвестиционные банкиры и мамаши-домохозяйки начали появляться в своих книжных клубах и рассказывать как они достигли невообразимого умиротворения и преодолели свое эго-я.
И я вроде как не обращал на это внимания. Причем очень старательно не обращал. Сначала отказывался от приглашений на ретриты Золотого лотоса. Потом захлопывал дверь перед носом у каждого брошюрочника в золотистом балахоне. Потом уволился с работы и стал жить на сбережения, когда мои коллеги стали переходить в новую веру, а сеансы тимбилдинга превратились в сеансы медитации. Потом отключил кабельное, когда в ситкомах начали обыгрывать Золотой лотос и все новости стали только о том, как все вокруг всегда умиротворены. После этого я практически стал отшельником, никогда не выходил из дома, заказывал еду через UberEats и перестал замечать изменения во внешнем мире, кроме разве что постепенного исчезновения в приложении невегетарианских ресторанов.
Нет, я не фанатик. Пусть люди выбирают любую религию. Но Золотой лотос просто не для меня. Я не хочу быть простветленным. Мне нравится быть личностью с эго. Мне не близко когда Айн Рэнд говорит о политике, но все, что она говорит об эгоизме — это мое. Возделывать свой сад и все такое. Я не собираюсь становиться частью этого коллективного разума вселенской любви и трансцендентного счастья и мне не интересно то, что Золотой лотос продвигает.
Так что я просто сказал:
— Зашибись. Мне орден дадут?
— Вообще-то это очень серьезно, — сказал послушник. — Вы слышали об Обете бодхисаттвы?
— Обете бодхи-чего?
— Это из древнего Китая. Вы даете этот обет прежде чем вступить на путь просветления. “Как бы много ни было в мире разумных существ, я обязуюсь спасти всех”. Смысл в том, что мы все находимся в одной и той же ситуации, вместе. Мы клянемся, что не покинем этот мир, полный страданий и не достигнем сами окончательной махапаринирваны — бесконечного покоя и счастья — пока все в мире не станут просветленными как мы.
— Ну молодцы.
— Это значит, что семь с половиной миллиардов человек ждут именно вас.
— Что? Почему это?
— Мы все поклялись, что не успокоимся и не сможем насладиться просветлением до тех пор, пока не просветлятся все. И вот теперь кроме вас уже все просветлились. Вы — единственный человек, из-за которого мы не можем испытывать бесконечное и окончательное счастье.
— Ну извините.
— Ничего страшного. Мы хотели бы предложить вам бесплатный трехдневный курс с Главным ламой Золотого лотоса чтобы исправить ситуацию. Мы заедем прямо к вам домой и слетаем на Большой остров на Гавайях, где сам Главный лама…
— …ну, в общем спасибо, но нет.
— Что вы сказали?
— Спасибо, нет.
— Но вы должны! Никто не может достичь махапаринирваны пока вы не просветлитесь!
— Да все могут. Просто скажите им, что у меня все хорошо, пусть идут в свою махабхарату без меня, не нужно меня ждать.
— Нет, они не могут. Они поклялись этого не делать.
— Ну значит не надо было клясться.
— Так это уже произошло! Назад дороги нет! Обет дан! Каждый из семи с половиной миллиардов послушников дал этот обет!
— Нарушите его.
— Мы просветленные существа! Мы не можем нарушить святой обет!
— Тогда наверное это будет вам важным уроком. Будете знать как давать нерушимые клятвы, которые не хотите соблюдать.
— Сэр, вся планета сгибается и стонет под гнетом страдания. Семь с половиной миллиардов человек, все человечество, в первый раз получили шанс вместе спастись! Я понимаю, что вы боитесь просветления, я понимаю, что это не ваш выбор, но пожалуйста, ради всего мира, примите то, что должно случиться!
— Извините, — сказал я. — Мне правда очень жаль. Но это целиком ваша вина. Вы, ребята, дали обет, который зависит от моего поведения, но это не значит, что я должен менять свое поведение ради того, чтобы из-за вашего обета не случилось чего плохого. Сами подумайте, что будет если я позволю такое! Вы можете все поклясться что убьете себя если я не пожертвую денег и мне придется их жертвовать или все ваши смерти будут на моей совести. Такие аргументы нужно давить в зародыше. Мне жаль, что вы дали такой обет и мне жаль, что вы никогда не попадете в Парамарибо, но я не хочу быть просветленным и вы меня не заставите.
Я захлопнул дверь у него перед носом.
II.
Через пару дней я пытался заказать обед через UberEats и тут мой мобильный интернет перестал работать. Я попробовал на ноуте. Та же история. И на айпаде тоже.
Интересно, подумал я, а не хотят ли в Золотом лотосе меня убить. То есть в этой ситуации это было бы нормально. Но я посчитал, что люди, слишком просветленные чтобы нарушить обет, скорее всего слишком просветлены и чтобы убить меня, или там прострелить мне коленки, или накачать веществами, или любым другим способом срезать путь.
Но вот заморить меня голодом — это могло и получиться. И если теперь все люди — золотолотосники, то у них уже практически есть мировое правительство. Наверное у них вся инфраструктура под контролем, плюс вряд ли найдется какая-то древняя буддийская заповедь, запрещающая отключать человеку интернет.
На углу моей улицы был магазин “7-11”. Я надел куртку, помолился любому богу из тех, кто сейчас мог меня слышать, и вышел наружу.
Свою улицу я не узнал. Знакомые здания все снесли. Вдалеке я видел идиллические сады и затейливые пагоды. Но моя улица — между моим домом и магазином “7-11” — была превращена в полосу препятствий. Ряды мерцающих билбордов в кричащих цветах и видео-экранов, объясняющих техники Золотого лотоса, достоинства просветления и иллюзорную природу материального мира соседствовали с огромными динамиками, из которых оглушительно орали проповеди.
Значит такой у них был план. Не то чтобы очень тонко, но я переживу. Я опустил взгляд вниз и побежал, пытаясь добраться до магазина как можно быстрее и не впитать ничего из той информации, что вываливалась на меня. Смотреть вниз оказалось ошибкой — по всей длине тротуара были написаны сутры. Первая огромная буква была нарисована прямо около коврика у моей двери и далее буквы тянулись по порядку прямо к магазину “7-11”, к которому я направлялся. Я попытался смотреть вверх, но поверх улицы был натянут прозрачный козырек, точно так же нагруженный духовной мудростью. Я закрыл глаза, но это замедлило мое продвижение вперед и сделало более уязвимым для окружающих меня динамиков и проповедей из них. “ОСОЗНАВАНИЕ КАЖДОГО ОТДЕЛЬНОГО ЧУВСТВЕННОГО ОЩУЩЕНИЯ РАСКРЫВАЕТ ИХ ПУСТОТНОСТЬ!” — орал один. “УМ ПОДОБЕН СПОКОЙНОМУ ПРУДУ, ПО КОТОРОМУ ПРОХОДИТ РЯБЬ МЫСЛИ!” — верещал другой.
Я начал думать о технической проблеме, вставшей перед руководством Золотого лотоса: как добиться просветления человека, который этому сопротивляется? Его нельзя учить практикам, потому что он не будет их практиковать. Ему нельзя давать советы, потому что он не будет им следовать. Но можно привлекать его внимание к определенным сторонам его собственного мышления, вроде старого доброго “вы осознаете ощущение языка во рту”. Можно представлять ему определенные метафоры, значение которых может изменить то, как он интерпретирует свой собственный опыт. Если составлением такого учебного плана занимается куча очень умных и терпеливых людей, то у них все может получиться.
А как можно сопротивляться таким попыткам? Мне придется отключить все возможные каналы коммуникации. Я закрыл уши ладонями, хотя так вслепую ковылять в магазин стало еще труднее. Сделав пару шагов вперед, я почувствовал что-то тяжелое. Я открыл глаза. Яркий попугай сидел у меня на правом плече и смотрел мне в глаза. “ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС!” — решительно проорал он и улетел.
Окей. Обученные птицы. Это уже высший пилотаж. Так что может быть отключить все возможные каналы коммуникации и не получится. Возможно мне придется бороться с ними их собственным оружием. Возможно раз они создали супер-эффективное научное просветление, то мне придется создать супер-эффективную научную сансару.
В магазине теперь продавали в основном рис и благовония, к тому же риса можно было купить максимум на день. Я взял свою порцию и пошел на кассу. Проходы были расположены как-то запутанно и скоро я понял, что это был один из тех лабиринтов, по которым люди ходят в качестве духовной практики. Вряд ли в этом был какой-то смысл, но я не мог рисковать. Я залез на стеллаж, полный подушек для медитации, перелез через него и спустился с другой стороны прямо к нахмуренному кассиру.
На противоположной стороне “7-11” я увидел другую дверь, охраняемую суровым парнем в золотистом балахоне. Я понял, что это дверь на свободу — наружу из моей облепленной просветленческой рекламой темницы, в мир пагод и садов. Я взвесил шансы на успех. Монах был здоровенным и я не знал, заперта ли дверь и были ли другие охранники на той стороне, так что я решил не пытаться. Я заплатил за рис, распихал его по карманам, чтобы можно было снова закрыть глаза и уши руками и пошел домой.
Научная сансара. В чем же она заключается? Вместо медитации на любовь и сострадание, я мог медитировать на тех, кого я ненавижу. Вместо обета бедности я мог бы принять обет жадности. Вместо практики самоосознанности я мог практиковать саморассеянность. Я взял листок бумаги и начал записывать все эти методы. А ведь это будет ужасно интересно!
III.
Я был в “7-11”, покупал там подушку для медитации. Моя медитация на ненависть проходила хорошо, но от долгого сидения на полу болела спина. Я подумал, что когда сегодня пойду за рисом, смогу купить еще и подушку, колокольчик, может быть еще и одежду посвободнее. Я был около центра лабиринта, выбирая все это, когда кто-то потрогал меня за плечо.
Это была женщина, прекраснее которой я в жизни не видел. Она выглядела как супермодель или типа того. Она прошептала мне: “Вы… тот самый непросветленный?”
Я кивнул, еще не понимая к чему она ведет.
“Слушайте,” — сказала она. “У меня нормального секса не было уже полтора года. Все вокруг такие — ‘нужно отринуть плотские желания’ и ‘настоящая радость приходит изнутри’. И даже если затянуть какого-то мужика в постель, он все равно там такой, знаете, умиротворенный!” — последнее слово она произнесла с отвращением. “А вы… это… ну… свободны сегодня?”
Я в шоке от такого подарка судьбы смог только пролепетать короткое “да”.
Мы спотыкаясь вместе побежали обратно в мою квартиру, смело встречая все билборды, проповеди и пикирующих попугаев. За рекордное время мы добрались до моей спальни и начали срывать с себя одежду.
— Как ты сюда попала? — спросил я. — Это место же охраняется?
— Сзади “7-11” есть дверь, — сказала она, подтвердив мои подозрения. — Один монах с твоей стороны и пять или около того с другой. Заходить и говорить с тобой никому не запрещают, это только тебе нельзя выходить.
Я обнял ее и повалил на кровать.
— Мне так хорошо с тобой, — сказала она. — Похоже на змею, свернувшуюся у основания позвоночника, готовую выбраться. О! Эта змея вроде как состоит из энергии, энергия идет наружу, двигается вверх…
Это звучало как-то знакомо. Я остановился и столкнул ее с себя.
— Минуточку, — сказал я. — Это же тантрический секс!
— Тантрический секс? — невинно спросила она. — Это что еще такое?
— Не притворяйся, что ты не знаешь что такое тантрический секс. Это когда секс используют как практику для просветления. Ты хотела меня обмануть!
Она соблазнительно надула губки.
— Да ладно тебе, продолжай!
Я начал натягивать одежду.
— Вы меня боитесь. Вы боитесь, что ничего не можете со мной сделать, что я не куплюсь на ваши трюки. В общем, скажи им, пусть придумают что-нибудь получше. Я каждый день медитирую один час на людей, которых ненавижу, потом еще час на материальные ценности, что хочу получить, потом еще час на женщин, которых хочу дрючить. А заканчиваю я часом, за который я пытаюсь почувствовать свой эгоизм настолько живо и ясно, насколько это только возможно. Я подхожу к таким глубинам сансары, которые они и представить себе не могут. И с этим ничего не можешь сделать ни ты, ни ваш Главный лама, ни кто-нибудь еще. Вон!
И я швырнул ей ее одежду. Когда она выходила, я громко захлопнул за ней дверь.
IV.
В дверь постучали.
Я встал с подушки для медитации, разглядывая пятна и потертости на ней. Двадцать лет. Двадцать лет я провел, четыре часа ежедневно медитируя на ярость-жадность-похоть-эгоизм — практика, которую я установил для себя через несколько недель после начала моего заключения. Сказать по правде, я выглядел ненамного лучше этой подушки. Я начал стареть. Диета из риса и воды из-под крана сделала меня подтянутым и жилистым, но годы брали свое. В “7-11” не продавали бритвы, так что я отрастил длинную белую бороду.
Первые несколько лет люди из Золотого лотоса пробовали снова обмануть меня на манер того трюка с моделью. Я все их видел насквозь. В конце концов они, наверное, смирились. Меня не трогали больше десяти лет и я начал задумываться что же теперь у них на уме.
У дверей стоял какой-то пацан. Даже не знаю, что еще о нем сказать. Лохматый, немного обшарпанный, на вид из Южной Азии, лет шестнадцать-семнадцать. На нем было какое-то черное пластиковое пончо поверх одежды.
— Извините, — сказал он. — вы тот самый непросветленный?
— Да, это я.
— Я хочу у вас учиться.
— Что?
— Учитель, до сих пор я жил, не исследуя свою жизнь. Ходил в храм каждый день, принимал вещества, танцевал. Но тосковал по чему-то большему. И в старой библиотеке я нашел книгу, которая утверждала, что древним было знакомо состояние под названием сансара и загадка под названием “я”. И те, кто овладел этими загадками, получают странные силы. Используя технику Жадности, они могут получать настолько несгибаемую волю, что работают восемьдесят часов в неделю на злое начальство и не бросают такую работу. Используя технику Похоти, они могут достигать настолько совершенной концентрации, что месяцами думают об одном и том же человеке.
Сначала думал, что это всего лишь легенды. Но затем я спросил людей, знавших больше, чем я, и они направили меня к тем, кто знал больше их, и наконец я услышал слухи о далеком месте под названием Калифорния, где древний мудрец давным-давно достиг сансары. Пожалуйста, учитель, примете ли вы меня в ученики?
Я колебался всего секунду пока здравый смысл снова не овладел мной.
— Нет, — сказал я. — Это какая-то хитрость. Уходи.
— Учитель! — запротестовал парнишка. — Я буду ждать на коленях у вашей двери без воды и пищи до тех пор, пока вы не примете меня в ученики.
Я пожал плечами и закрыл дверь.
На следующий день, когда я вышел в “7-11”, парнишка все еще стоял у дверей на коленях.
— Учитель! — сказал он. — Пожалуйста, возьмите меня в ученики.
— Нет. — сказал я. — Но если хочешь быть полезным, то можешь проводить меня в магазин на углу, я буду идти с закрытыми глазами и закрывать уши руками. Если увидишь попугаев — прогоняй.
— Да, учитель! — сказал парнишка, взял меня за руку и провел в “7-11”.
На следующий день все повторилось. Я пошел в магазин, парнишка ждал у двери и помог пройти в “7-11” без происшествий. К тому времени, как я вернулся, начался дождь и хотя прозрачный козырек с сутрами в основном защищал от дождя, все же было достаточно холодно.
— Можешь, наверное, войти и спать на диване, — сказал я ему. — И можешь взять поесть немного риса.
На следующее утро мы начали его обучение. Я попросил его подумать о материальных благах, которых бы он хотел. Он не мог ничего придумать. Я попросил его подумать о самых привлекательных женщинах, что он знает. Он сказал, что никогда раньше не думал о женщинах с такой стороны и что это похоже на объективацию. Я попросил его вспомнить людей, которые его бесят, и единственное, что он мог ответить — это он сам, когда он отклонился от пути максимальной добродетели.
Я пытался несколько часов, затем сдался.
— Иди в гостевую комнату, — сказал я, — и подумай о хлопке одной ладони. Как только поймешь какой звук при этом происходит, приди и скажи мне. А до того времени оставь меня в покое. Понял, э-э-э… Как там тебя звали?
— Майтраянипутра, — сказал парнишка.
— Больше нет. — сказал я, — Отныне твое имя — Брэд.
V.
Каким-то образом моя слава распространилась.
Моя темница в виде квартиры с соседним магазином превратилась в импровизированный ашрам. Два десятка искателей истины со всего мира. Избранные спали в моем доме. Остальные разбили палатки на улице или теснились в проходах в “7-11”. Охранник у задней двери бесстрастно глядел на них, но ничего не говорил.
Брэд объявил себя моим главным учеником, Петром моего Иисуса. Он возглавлял всеобщую медитацию моей паствы каждое утро, копируя мою старую утреннюю процедуру — час мыслей о людях, которые тебя бесят, час о вещах, которых ты хочешь, час о людях, с которыми хочешь трахаться и в завершение — час медитации на “я”. Неофиты терпели неудачу в таких вещах, которые я раньше и представить себе не мог. Из материальных благ они желали только вещи вроде лотосов и небесных драгоценностей. Секса они хотели только с особо добродетельными святыми, мудростью которых они восхищались. Время от времени я врывался в комнату и требовал сказать мне, о чем неофит думает. “О ком твои сексуальные фантазии?” — заорал я на молодого человека, которого я нарек Кайлом. Он признал, что думает о тибетском буддийском гуру Падмасамбхаве. “Да ты вообще гей?” — потребовал ответить я. Он не знал что это значит и я объяснил, что некоторые люди — гетеро и им нужно фантазировать о людях противоположного пола, другие люди — геи и им следует фантазировать о людях своего, а остальные — би, и им можно фантазировать о ком угодно. “Но как мне узнать кто из них я?” — спросил меня Кайл. Я не знал что сказать, потому треснул его палкой и в гневе вышел из комнаты.
Но они продолжали приходить. Кайл ушел из ашрама только чтобы вернуться несколько недель спустя со своей сестрой. Ее звали Шантидэва, и я сказал что отныне ее будут звать Шерри. Шерри была тонкой, как тростинка, с портом для диализа в руке и редко разговаривала. Кайл сказал, что у нее какая-то редкая болезнь и она умрет до тридцати. Она прочитала “Ярость против смерти света” Дилана Томаса и решила, что ей нужно перед смертью обязательно достигнуть сансары, чтобы она тоже могла испытать ярость на эту ситуацию. Я переживал за нее — она выглядела как будто легчайший ветерок может ее опрокинуть — но она медитировала с рвением, которого я и представить не мог, иногда обходя даже Брэда во времени, проведенном на подушке.
Я установил для своих учеников дресс-код. Мужчины должны были одеваться как можно более чмошно, а женщины — как последние шлюхи. Однажды я откопал в чулане свой старый принтер и напечатал тысячу портретов Джорджа Вашингтона. “Это — деньги,” — сказал я. “Это важный ритуальный объект. Отныне когда кто-нибудь просит у вас что-нибудь, вы должны отказывать ему, пока он не предложит вам деньги. Если он предложит недостаточно, вы должны наорать на него и обозвать жлобом. Если он предложит слишком много денег, вы должны смеяться за его спиной и рассказывать всем что он лошара.”
“Но Учитель,” — запротестовал Кайл. — “зачем нам все эти ритуалы? Разве вы не говорили сами, что сансара — только состояние ума? Разве все эти промежуточные звенья и традиции не отвлекают нас от истинной работы по самопреобразованию?”
“Я дам тебе десять баксов, чтобы ты заткнулся и перестал доставать меня на эту тему,” — сказал я и протянул ему десять бумажек с Вашингтоном.
Кайл медленно кивнул и взял их.
“Теперь ты понимаешь?” — спросил я.
Кайл кивнул, но я видел, что он не понимает.
Через несколько дней Брэд вошел в мою комнату. Я посмотрел на него.
“Учитель,” — сказал он. “Нет никакого хлопка одной ладони. Вы просто пытались от меня отделаться. Я потратил почти год жизни пытаясь понять это, но понимать было нечего. Это все был обман, вы мошенник и весь этот говенный ашрам — афера. Идите на хуй.”
“Сын мой,” — сказал я. “Сегодня ты достиг сансары.”
Брэд замер как вкопанный. Он пытался говорить, потом снова пытался, потом замолчал. Я видел, как понимание заполняло его глаза.
“Ах ты ублюдок,” — сказал он. “Поразительный ты гондон. У тебя таки получилось.”. Он обнял меня. Я обнял его в ответ. Затем я вывел его на улицу, где большинство учеников ужинали. “Слушайте все!” — объявил я. “Брэд теперь непросветленный! Это значит, что он лучше вас всех. Он теперь будет вами командовать, а вы все должны ему завидовать!” Я видел несколько изумленных взглядов от людей, которые не могли понять почему они должны быть несчастными из-за чьего-то успеха, но это было нормально. Семя попало в почву.
VI.
Шли годы. Мои первые ученики — Брэд, Кайл, Шерри и остальные — покинули ашрам, чтобы проповедовать во внешнем мире. Их заменили новые ученики. Жизнь продолжалась.
Я рос как учитель сансары. Если Золотой лотос просветлял людей за выходные, то мне нужно было уметь разпросветлять их еще быстрее. Я проводил все больше времени в медитации, прощупывая истинное значение сансары, исследуя каждый импульс, подвергая сомнению каждую основную потребность. Мои доктрины становились все более эзотерическими. Я начал говорить искателям истины, что они уже непросветленные, если только они видят это. Что добиваться здесь нечего. Что нет сансары отдельно от нирваны.
Некоторые ушли, не в силах справиться с этим парадоксом. И один из них, человек средних лет, которого я нарек Логаном, оставил при этом золотистый балахон.
Сразу же после прибытия он переоделся в чмошную одежду и в ней же ушел. Золотистый балахон висел у меня в шкафу. Никто его не хватился. Никто не знал что он у меня есть.
И я решил сбежать из тюрьмы.
Я надел золотистый балахон. Потом в нижнем ящике в ванной я нашел бритву. Потом сбрил свою длинную бороду. Потом побрил голову и стал выглядеть как образцовый монах Золотого лотоса.
Я вышел в “7-11” и подошел к задней двери. “Меня тошнит от этого места,” — сказал я охраннику. — “Я домой.”
Он махнул рукой, открыл дверь и впервые за двадцать пять лет я вышел во внешний мир.
Он был похож на японский сад. Совершенные, как бонсаи, деревья, росли везде, нависая над хрустальными прудами полными карпов кои. Дороги сменились ухоженными тропинками, здесь и там стояли пагоды и домики, похожие на храмы.
Я пошел дальше, пока не достиг места, где раньше был центр города. Здесь была та же эстетика, но дома стояли ближе друг к другу. Я увидел братьев-послушников в золотистых балахонах, прогуливающихся по улицам или созерцательно сидящих под деревьями.
Один из людей в золотистых балахонах, сидящий под вишневым деревом, выглядел точно как Брэд. Он говорил с другим человеком, как две капли воды похожим на Кайла. Я слышал только отрывки их разговора, но звучали они очень умиротворенно. Я спрятался за небольшим храмом. Что происходит? Они ли это? Неужели они вернулись к прежней вере?
“Ой, извините!” — сказала девушка, совершавшая пробежку и почти сбившая меня. Я присмотрелся и узнал Шерри — хрупкую девушку со смертельной болезнью. Теперь она не выглядела ни хрупкой, ни больной. Я схватил ее за руку и остановил.
“Шерри? Что происходит?”
Я увидел в ее глазах узнавание, а затем ее губы изогнулись в улыбке.
Я был прав тогда, годы назад, когда увидел их в первый раз. Хитрость. Они все были подсадными утками. Но почему? Чего они достигли?
Они заставили меня думать о сансаре. Я проследил в памяти последние несколько лет мысленной работы. Я пытался понять природу желания. Я стал лучше осознавать движения собственного ума. Они поймали меня. Я должен отвлечься. Думай о материальных благах. Думай о красном Феррари. Я изо всех сил сосредоточился на красном Феррари, попытался убрать из своего ума все остальное, все понимание, все сожаления, все хитрости. Только красный Феррари, на черной дороге, под синим небом. Все остальное расплылось и исчезло.
Раздался единственный хлопок Шерри, прямо у меня перед лицом.
Услышав это, я достиг просветления.